Негласно декларируемый всяким "поэтом современной жизни", выбор в пользу "самой жизни" и "непосредственной правды", при котором происходит переход от отторжения внеэстетического ("быта") к активному освоению этого неклассического материала (А.Родионов, В.Нугатов), подразумевает также и пересмотр эстетических методов, а в пределе может привести и к трансформации социальных функций искусства. Однако для начала необходимо оценить осложнение, связанное с тем, что всякая страсть к реальности упирается и не может не упираться в вопрос о наших орудиях взаимодействия с ней, а, следовательно, и в вопрос о ее природе (А.Смулянский. Факт...). Если в миметических искусствах еще можно впасть в иллюзию существования некоей нулевой ступени деформированности материала, то вопрос относительно "природного" правдоподобия языковых выражений изначально значительно более осложнен, если не лишен смысла вовсе (П.Арсеньев. Эффект софистики). В действительности никакой безусловный, внеконвенциональный реализм невозможен даже при пользовании аналоговыми кодами; как и всякому другому (и тем более "естественной знаковой системе"), языку живописи или кино необходимо сначала научиться для того, чтобы понять высказанное на нем и - уже осознавая всю его условность - оценить степень его "реалистичности". Следовательно, проблематика всякого реализма радикально заземляется в вопросе кода, а в случае искусства - в динамике конвенций того или иного из его языков (С.Ермаков. Нулевая ступень правдоподобия). Реализм письма (уже отграниченный от эпистемологического принципа) может быть понят как маятниковое движение обновления рецептивной конвенции от "безыскусности" к "сделанности" и обратно. Слова вчерашнего - вне зависисмости от того, были ли они фигуральны или, напротив, буквальны - сегодня ничего не значат (И.Калинин. От понятия "сделанность"...). Таким образом, смещением, деформацией, дарующими восприятие реальности, являются в равной степени и метафоры, и "собственные имена вещей". Однако, пока речь идет только о степени реалистичности описания действительности, мы не сможем покинуть замкнутый круг комбинаторики внутриязыковых приемов, тогда как замена или осложнение этого вопроса марксистским критерием практики позволяет перейти от анализа организации идей к анализу организации вещей и материальных процессов (И.Чубарое. Дзига Вертов...). Так, принципиальное отличие литературы факта от всех остальных тенденций к безыскусности состояло в том, что в ней не натурализовался вымысел языка, но трансформировались сами производственные отношения искусства (П.Арсеньев. Литература факта...). Таким образом, всякая апелляция к "непосредственной действительности" является идеологической уже только потому, что стремится натурализовать репрезентацию, скрыть механизмы (де)формирующей работы риторики. Однако выход к материальному миру по ту сторону нерефлексивного обращения к "самим фактам" возможен путем анализа не репрезентируемого, но обрамляющих репрезентацию и вообще идеологическое производство практик.
» Каталог
» Книги » Нехудожественная литература » Общественные и гуманитарные науки » Литературоведение. Фольклор » Литературная критика