"Никита Иванович стоял у окна и смотрел на водную гладь пруда. Пруд образовался в результате расширения реки Серебрянки, и он называл его Серебряным, а его дворовые - Просяным, потому что к нему сходились все просяные поля. Душа его металась, не зная, что предпринять и как дальше строить свою жизнь. Уже сорок. А ни славы, ни семьи. Он - Романов, более того, как его великий дед - Никита Романов. Но не царь. И племянник ясно дал понять, что не считает Русь принадлежащей роду Романовых, но лишь лично ему, Алексею Михайловичу. К государственным делам его не подпустят - это ясно. Там уже все схвачено Милославским и молодыми сподвижниками государя - его молодым двором, этими Ртищевыми, Бутурлиными, Трубецкими. Ему предоставлена полная свобода, но что с ней делать? Племянник непосредственного общения избегал. Вон и на крестинный стол не позвал, хотя Никита и не жаждал там быть. Он единственный из бояр был практически не подотчетен в своих действиях никому."